Операция «Гадюка» - Страница 278

278

— Люди предпочитают жить по привычным формулам. Чем существовать каждому как придется, в одиночку, они объединяются. Как капли жира. И вот у них есть император, жестокий тиран или вялый барин. Главное, что кто-то их угнетает.

Чаянов скорчил смешную гримасу — оттопырил нижнюю губу, закатил глаза — получилось тупое, покорное судьбе создание.

— Ваша любовь к крестьянству потешна, — сказал Грацкий. — В глубине души вы его презираете.

— Зачем же лезть в глубину моей души? Ищите ближе к поверхности.

— Мы ждем, — строго напомнил Лаврентий Павлович. — Мы собирались по серьезному делу.

— Берия, как всегда, прав. Недаром он стал знаменитым палачом, — сказала Лариса.

— Скажи спасибо, что ты до меня не дожила, — ответил Берия. — Я гарантирую тебе неземное наслаждение и мучительную смерть.

— Я продолжаю, — сказал Чаянов. — Или мы будем шутить, господа?

Чаянов знал, как неприятно Лаврентию Павловичу слышать это слово: «господин». Потому любил употреблять его. Чаянов пришел сюда в тридцатом году, подобно Гуревичу, вырвавшись из мира пыток и смерти, который олицетворял для него Берия. Здесь трудно убить человека, люди становятся почти неуязвимыми. Иначе Чаянов придумал бы смерть для Берии. Он был мстителен. Ведь убили же Распутина. Здесь. Снова. Но это особый разговор и неприятные воспоминания.

— Этот идиот…

— Павел Первый, — подсказал Клюкин. — Я к нему съездить собирался. Любопытно.

— Павел даже устроил аутодафе, — сказал Чаянов. — Порой жег непокорных.

— Или неверных любовниц, — сказала Лариса.

— Вот с любовницами и возникла проблема, — продолжал Чаянов, — именно с ними. Каким-то образом этот император наладил связь с Верхним миром.

— Мы же расследовали, — сказал Берия, — допрашивали людей. У него был слабоумный медиум. Преемник. Он чувствовал, где и когда в перемычке образуется отверстие. Этого медиума потом убили.

— Это было потом, — сказал Чаянов. — Но самое удивительное, что император наладил регулярный обмен с тем миром. Получал оттуда бананы и девочек. Так по крайней мере нам потом рассказали. Даже притащил оттуда какого-то певца, страшно богатого, но больного, чтобы он поджидал в нашем подвале, пока отыщут лекарство от его болезни.

— Какая-то чепуха, — сказал Грацкий. — Я гарантирую. Как ты можешь дождаться, если не можешь вернуться?

— А кто-то не хотел в это верить, — ответил Берия.

— Все это кончилось бунтом, войной, возмущением, гибелью императора. Мы посылали наших людей, они не вернулись.

— А где была та дыра? — спросила Лариса. — Где было это отверстие? Ведь они должны были пользоваться им регулярно.

— Правильный вопрос, — сказал Чаянов. — Точный вопрос. Ответа на него нет. А вот император погиб, но погибли и наши люди, которые старались следить за ним, хотя не погибли, очевидно, те агенты из Верхнего мира, которые проникли в Империю Киевского вокзала.

— И где они? — спросил Берия. Это был не вопрос, а продолжение спора. Чаянов был убежден, что некие молодые люди — даже их имена ему якобы были известны: Егор и Людмила — пришли из Верхнего мира не с помощью новогоднего желания, а через отверстие в перемычке. Понимаете разницу?

— Живыми на небо берут лишь праведников, — заметил Никифор.

— Именно они попали живыми в наше Чистилище, — сказал Чаянов.

— И вымерли вместе с нами, — заметила Лариса. — Стали тенями.

— Такова история первого прямого контакта, о котором нам известно, — продолжил Чаянов. — И учтите, мы не знаем, сколько всего людей переходили границу между нашими мирами. И сколько из них остались тут.

— И сколько мерзости и грязи приходит к нам из греховной каши, — добавил Никифор. — Прости меня, грешного.

— Мерзость и грязь, — согласился Победоносцев.

Берия смотрел, как волны накатывают на песок. Такого быть не могло. Они прожили здесь долго, они понимали, что им некуда деваться, и потому взяли на себя ответственность править этой пустынной страной. Но она погибала.

— Она погибает на глазах, — сказал Берия вслух.

— Что ты несешь? — спросил Клюкин.

— Ветер, — сказал Берия. — Здесь не может быть ветра.

— Почему?

— Потому что он может разогнать тучи, и обнаружится потолок, понимаешь, товарищ Клюкин?

— Недавно был другой случай, еще более тревожный, — сказал Чаянов, — потому что следы от него ведут к нашим коллегам. К ярославским сенаторам.

И хоть недавняя страшная история была всем известна, все замерли, ожидая рассказа.

Как дети, знающие наизусть страшную сказку, но готовые до смерти пугаться, когда слушают ее вновь.

— Группа сенаторов в Ярославле…

— Все сенаторы Ярославля, — поправил Никифор. Владыка был уже несколько месяцев глубоко оскорблен событиями в Ярославле.

— Все сенаторы Ярославля соблазнились, либо были соблазнены кем-то, использовать связь с Верхним миром в корыстных целях.

— Хуже, в святотатственных! — закричал вдруг Победоносцев.

Никто не ожидал от него такой вспышки. Получилась долгая пауза. Берия откашлялся.

— Давайте сегодня не будем судить сенаторов. Более важные проблемы стоят перед нами, — сказал Чаянов.

— Человек прав, — поддержал Чаянова Клюкин.

— Итак, — сказал Чаянов и поднял вверх руку, как на лекции, призывая к тишине. Он был ранним профессором, даже бородой обзавестись не успел, как его шлепнули. Или собрались шлепнуть. — Сенаторы придумали нечто, не поддающееся человеческому разумению. Томясь скукой и всевластием, они нашли дыру в Верхний мир и наладили свободный переход купленных ими мерзавцев туда и обратно. Эти мерзавцы доставляли им солдат, бойцов, гладиаторов — как хотите, так и называйте, которым внушалось, что они находятся на настоящей войне. Они сражались насмерть на крытом стадионе, а сенаторы на верхней трибуне, невидимые снизу, делали ставки на солдат, на солдатиков, устроили тотализатор… Наконец кто-то из солдат не поддался гипнозу. И всех их перестрелял. А это все для нас означает… третий звонок.

278