Операция «Гадюка» - Страница 210

210

— Я тебя обниму, — сказал император, — я тебя буду ласкать.

— Господи, да пойми ты, нельзя меня ласкать.

— Почему?

— Потому что у меня месячные.

— Это еще что такое? — спросил император и, тут же догадавшись, поправил себя: — Ну, это не важно, ты, надеюсь, девушка?

— И не надейся, — сказала Люся.

Люся наврала своему мужу, она всем врала, ей было стыдно, что она осталась, наверное, последней в техникуме девушкой. Каким-то чутьем ее подруги догадывались о таком грехе и от определенного рода злости против нее (ах, у нее есть дача — надо сжечь!) раза два пытались поставить ее в такое положение, что деваться ей было некуда. Но Люся устояла, потому что была мещанкой. А узнала она об этом у Антона, это было в прошлом году на дне рождения у Светки Северовой, на даче, их нарочно оставили вдвоем в комнате — сговорились и оставили. Антон Люсе очень нравился, и она ему нравилась тоже, они целовались, сначала стоя у окна, просто так, осторожно, губами, а потом начали целоваться, как в американском фильме, взасос, и Люська сама не сообразила, как оказалась на кушетке, пружины торчат во все стороны — дачная мебель, а он, то есть Антон, совсем перестал владеть собой, и Люся понимала, что она тоже не хочет владеть собой, — и он уже целовал ей грудь и потом гладил живот и ниже, и, когда он уже стал снимать с нее трусики, она вдруг сказала — то есть не она, а кто-то ее голосом сказал:

— Но ведь ты же на мне не женишься! — И сказал так грустно и серьезно, что Антон отстранился от нее и, подумав, ответил:

— А я и не собирался.

И он обиделся. Потому что понял, что глупо сейчас переубеждать Люсю. А она сама жутко жалела о том, что так сказала, готова была себе язык откусить, она очень хотела сама снова поцеловать Антона, и, если бы он захотел, она была готова на все. Но Антон поднялся с кушетки, отвернулся к окну, застегивал «молнию» и пуговицы на рубашке. И потом сказал:

— А ты мещанка, Тихонова!

И ушел, загремев каблуками по ступенькам узкой дачной лестницы.

А Люська осталась тихо плакать.

А вот второй раз, когда она уже решила, что пускай все будет как угодно, только чтобы лишиться этой проклятой девственности, у нее начались месячные. Она просто обливалась кровью, когда они с Аркадием оказались вдвоем. И он заметил. И стал ее укорять…

— Ты была с мужчиной? — спросил император.

— Два раза, — ответила Люська. Обе неудачные попытки она объявила теперь удачными. Император загрустил.

— Я был уверен, — сказал он после паузы. — Я был убежден, что ты хранишь себя для меня.

— Я только и мечтала сюда вернуться, — сказала Люся.

— Я сдержал свое слово. Моя любовь преодолела века!

— Лучше бы не сдержали.

— Все равно ты теперь моя жена, и о нашей любви будут петь менестрели. Такого еще не было… Учти, я огорчен твоими изменами. Потому мы о них забудем.

Голос у императора был плаксивым, от ковров пахло пылью и старым одеколоном.

— Ладно, — сказала Люся, — давайте спать. Я вот тут буду.

— А почему не со мной?

— Я уже объяснила. Мне нельзя.

— А когда это у тебя кончится?

— На днях.

Люся выбрала самый далекий от императорского ложа угол.

— Я пойду к тебе, — сказал император.

— Пока вы до меня доползете, Павел Петрович, — сказала Люся, — я пять раз через комнату перебегу, так что не старайтесь.

— Люси, ты ставишь меня в странное положение!

— Помолчите. Я же сказала, что сил нет… и живот болит…

— Да, — вдруг согласился император, — конечно… Если живот болит.

Люся сначала не спала, она думала о тех, кто остался на Земле, о Егоре и о том, как глупо сложилась ее жизнь — надо же было встретить Егорку как раз перед этим… И нельзя ему сюда, конечно, нельзя, если они его здесь поймают, то посадят в тюрьму и он переродится… «Лучше уж пускай я одна страдаю, а он пускай женится дома, как человек…» Она тихо плакала и заснула, продолжая плакать.

Засыпая, она успела подумать, что от такой туши, как ее первый муж, она всегда убежит.

Эта уверенность ее и подвела.

Видно, она заснула крепче, чем надо бы, император по коврам бесшумно подполз к Люсе. Она проснулась от страшного кошмара — будто попала в лавину в горах и на нее рухнула скала… Когда она очнулась, то не сразу сообразила, что же происходит, потому что, оказывается, Павел Петрович сначала погасил керосиновую лампу, так что свет попадал лишь через небольшое окно и в комнате было почти совсем темно, а уж потом пополз к своей жертве.

Насильник приподнялся и рухнул на Люсю. Она пыталась вдохнуть, стараясь при этом вылезти из-под лавины. К счастью, император запутался в ее подвенечном платье и на какие-то секунды его вес переместился, что дало Люсе шанс вдохнуть воздух и понять, что же происходит.

— Что вы делаете! — попыталась закричать Люся, но он положил на лицо ей мягкую потную ладонь, и она стала крутить головой, потому что ей нечем было дышать.

Она крутила головой и в отчаянии, уже совсем задыхаясь, смогла захватить зубами ладонь и укусить ее — император отдернул руку.

— Ты что! — зарычал он. — Ты забыла, чья ты жена?

Люся стала выбираться из-под груды сала, но в ее насильнике было килограммов двести, притом эта груда сала поставила себе целью осуществить свои супружеские права.

Император тяжело дышал, дергал Люсю за юбку, стараясь добраться до заветных мест, но терял драгоценные секунды, потому что Люся уже окончательно пришла в себя.

210