Операция «Гадюка» - Страница 125

125

И тут Гарик сказал мне, что разведчик Шейн уже привел человека изнутри. Правда, израненного. Он лежит в комнате. Может, это и есть Витечка?

Гарик еще не успел закончить, как я уже мчалась по коридору — куда бежать дальше? В какой комнате?

По дороге мы никого не встретили — уже начиналось боевое время, и все, кто может, скопились на балконе или поблизости от него.

* * *

…Сенаторы играют, ставят на рыцарей, ставят на взводы — кого убьют, а кто убьет сам. Они входят в страшный азарт, я сама видела. Для них деньги не играют роли, но ради копейки удавятся, если эта копейка добыта в игре. Один как-то умер, мне рассказывали — сердце не выдержало. Хотя они, как говорят, бессмертны. И потому им очень скучно. Да любой из нас — стань бессмертным, через полгода или через сто лет, но обязательно повесится.

Вокруг сенаторов крутились служители и всякая местная шантрапа. Большей частью они тоже делают ставки на живых солдатиков, тоже играют, подражают начальству.

А рядом с сенаторами сидели наши — Порейко, генерал, Рустем. Они тоже научились играть, но для них главное не играть, а выигрывать, умножать гонорар.

Гарик первым вошел в комнату и сразу сказал:

— Здесь свои, не бойся. Как ты там?

Ответили не сразу. Я замерла в дверях — неужели сейчас я услышу его голос? Наверное, он никогда не поймет, на что мне пришлось пойти, чтобы отыскать и вытащить его отсюда. Только бы рана была небольшой… как в песне.

И он ответил. Хрипло, почти неузнаваемо — но ответил:

— Проходи. Я живой еще.

И тогда я оттолкнула Гарика и первой подбежала к Витечке.

Витечка лежал на полу, под головой у него почему-то была фетровая шляпа. Он лежал на спине вытянувшись, словно ожидал, что придет военная проверка, а раненым положено лежать по стойке «смирно», иначе выгонят из госпиталя.

Я присела на колени перед Витечкой и стала шептать:

— Витечка, я нашла тебя, ну слава богу, я нашла тебя, миленький! Я тебя вытащу отсюда, ты уж мне поверь, я вытащу тебя…

Я стала его целовать, но осторожно, конечно, я придерживала голову ладонью под затылком и сама шептала, ласкала его своим шепотом.

Он открыл глаза — узнал меня. По голосу узнал. Он даже улыбнулся мне.

И тут же нахмурился. Как человек, увидевший змею вместо бабочки.

Он спросил:

— Ты кто?

— Что с тобой, Витечка? — испугалась я. — Это же я, твоя Саша. Не узнал, что ли?

— Как зовут? — спросил он.

— Александра я, Саша. У тебя контузия, да?

— Я ищу Надин, — произнес он медленно. Он меня не узнавал. — Мне нужна Надин. Они изнасиловали ее. Понимаешь, эти ублюдки изнасиловали ее.

— Кто такая Надин? — спросила я.

Гарик не смотрел мне в глаза. Он сказал:

— Это медсестра. Там, внутри, они ее изнасиловали. А потом у нас показывали агитационный фильм, и он все это увидел.

— Какой еще фильм? Неужели ты им веришь?

— Я не верю. Большинство поверили.

— Я сам видел, — подтвердил Витечка. Для себя он оставался Коршуном.

Тогда у меня все внутри оборвалось.

Я поняла, что он еще в отключке. Что он, как они и добивались, отмороженный — он меня не знает.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Странный вопрос. Вчера Коршуном звали.

Он попытался улыбнуться. Но неуверенно. Слава богу, что хоть улыбки у него не получилось.

— Тебя зовут Витей, — сказала я. — Витечкой.

— Очень приятно. Но мне надо идти. Григорий сказал, что ее можно найти здесь. Это правда?

— Да на хрен мне сдалась твоя Надин! — воскликнула я. Это не потому, что я психическая. Но получилось, словно ты бежишь, бежишь, добежала, а тебе говорят, колбаса кончилась! Так, наверное, раньше вся жизнь протекала.

— Не надо, — сказал Витечка. Он не хотел меня обижать. Так и должно быть. Витечка, который сидел в шкуре этого Коршуна, не любил обижать женщин. Потому их у него одновременно бывало до дюжины, все враждовали, ему приходилось хуже всех. Но он отказать не умел.

— Ничего не изменилось, — сказала я. — Тот же ходок.

— Ходок? — Он не понял слова.

— Ну козел! Сексуальный маньяк.

— Спасибо, — сказал Витечка. — Вы свободны.

Голос его, выражения его. Все по-старому. Только меня нет. Меня не видят и не помнят.

— А чего сюда приперся? — спросила я. Грубо, но это не от плохого отношения к Витечке, а ввиду разочарования.

Я уже губы подставила — поцелуй в диафрагму, как говорили на заре моей туманной юности, а мне вместо поцелуя звонкая пощечина.

— Я ищу Надин, — объяснил Витечка, — они ее изнасиловали и убили, понимаешь?

— Так изнасиловали или нет? Я не выношу боевых подруг, которые разевают рот на мое имущество.

— Я не знаю, — сказал Витечка доверчиво. Он был такой израненный и так плохо забинтован, что мои руки тянулись к нему, чтобы привести его, насколько можно, в порядок. Но я сдерживала себя. Обида была сильнее свойственного мне гуманизма.

— Мне сказал полковник… Григорий, да, Григорий?

— Григорий.

— Он пообещал мне, что найдет Надин. Что Надин здесь, понимаешь? Он меня сюда тащил на горбу, а ты говоришь — он был на нас обижен.

— Откуда ты знаешь Григория?

— Люди должны помогать друг другу. — Он заговорил наставительно, как партайгеноссе на проповеди. — Это способствует их лучшему перерождению. Мы с Гришей в Тирасполе были. Это Приднестровье.

125