Когда мы отошли от госпиталя, Шейн сказал мне:
— Вернее всего, он — мертвец. Я не удивлюсь, если это случится в ближайшие часы.
— Почему?
— Во-первых, он нарушил правила боя. Рыцари сражаются один на один. А он ввязался в бой.
— Но только после гибели Шундарая.
— Неважно. Он изменил ход боя.
— Победа ублюдка, — возразил я, — могла означать конец войны?
— Да, — согласился Шейн. И вдруг остановился. — Ты прав! — воскликнул он. — Прав, черт побери! Войну кончить нельзя! Война — вечна!
— Почему?
— Все узнаешь, обязательно узнаешь.
Нам встретились сразу трое лам, все незнакомые. Они тащили рулоны материи. Видно, переносили свой храм на новые позиции.
Шейн шел молча, он не хотел допускать меня в свои мысли.
Мы обошли довольно глубокую яму, в которой несколько солдат играли в карты, кажется, в подкидного дурака. Игра шла азартно — они нас даже не заметили.
Люди кучковались в траншеях и ямах — по нескольку человек, даже дремали вместе, но можно было пройти сотню метров и не увидеть ни единого человека. Если бы наши враги захотели совершить прорыв, никто бы им не помешал.
Но они не хотели совершать прорывов. Они зализывали раны.
— А кто они — ублюдки? — спросил я.
— У нас не берут пленных, — сказал разведчик.
— Некогда пленного убили, он все равно лежит у ваших ног, только мертвый, — заметил я.
— У нас не положено снимать маску.
— Кончайте вешать мне лапшу на уши, граф, — сказал я, — неужели вам никогда не приходилось снимать маски с убитых?
— Снимали, — сказал Шейн.
— И что же?
— Ублюдки и есть ублюдки.
Я вздохнул.
— Граф, вы мне врете, — настаивал я. — Что-то заставляет вас скрывать правду. Если вы не верите мне…
— Ублюдки — такие же люди, как мы с вами, — сказал Шейн.
— Так я и подозревал.
Мы поднимались по пологому склону холма, изрезанного древними траншеями, большей частью полузасыпанными.
— Здесь давно не воевали, — заметил я.
— Да, теперь война идет ближе к речке. Так им лучше видно.
Чем выше мы поднимались, тем больше вокруг было мусора, сухих палок и даже бревен, камней, старых тряпок, железных ржавых предметов от кастрюль до детской, некогда эмалированной ванны, встретилось даже колесо грузовика без шины и железный обод на железных спицах от какой-то высокой телеги — будто некогда он составлял часть велосипеда для слона.
И я налетел на стену. Просто забыл о том, что пора бы готовиться к встрече с ней.
Я отскочил от неожиданности.
— Спокойно, мой друг, — сказал Шейн. — Теперь нам надо найти нужное место.
Он пошел вдоль стены, легко перепрыгивая через сучья и обходя крупные камни.
Мне показалось, что за нами следят.
Я поднял голову — шариков не было видно.
Шейн водил в воздухе растопыренными пальцами.
— Смотрите, Седой, — сказал он, — здесь дверь.
Я подошел к нему и, проведя пальцами в том месте, почувствовал вертикальную полоску.
— Дверь открывается снаружи, с той стороны. А здесь есть ориентир. Видите сухое дерево, раздвоенное?
Сухая сосна поднималась за нашими спинами.
— Ее видно снаружи. Я как-то подходил к этой двери.
— А как она отпирается?
— Она не заперта. Она сейчас — одно целое со стеной.
Я толкнул стену за полоской разрыва. Ничего не произошло.
— Что же вы предлагаете делать? — спросил я.
— Я думал, что вы знаете. Вы же просили привести вас сюда.
У меня возникло подозрение, что Шейну известен мой секрет. Чего быть не могло, ведь в Меховске не осталось ни одного человека, который знал бы о моих московских занятиях.
— Я могу попытаться, — сказал я.
— Вы пройдете сквозь стену?
— Как высоко отсюда до балкона?
— Раньше воюющим сторонам разрешали иметь воздушные шары при условии, что они поднимаются только на сто локтей. Но кто-то поднимался выше. Такие шары сбивали. А это, я вам скажу, увлекательное зрелище. С шаров кидают вниз горшки, наполненные греческим огнем — горючей смесью. Горшки вдребезги, люди горят!
— Значит, минимальная высота, на которой живут боги, пятьдесят метров?
— Наверное, чуть больше. Но воздушного шара мне для вас не найти.
— Допустим, я окажусь снаружи. Я смогу открыть дверь?
— Снаружи — сможете.
— А как мне ее отыскать?
— Вам не добраться до балкона.
— Это мои проблемы, граф. Допустим, я оказался там…
— Снаружи… вам покажется, что вы попали на большой старый стадион. Балкон — правительственная ложа, вынесенная над футбольным полем. А сзади — коридоры, лестницы, туалеты, служебные помещения… Все как обычно.
— Дальше!
— Дверь, которая ведет сюда, расположена в платяном шкафу сорок шестой комнаты под северной трибуной.
— У вас хорошая память, граф.
— Не жалуюсь. Но как вы собираетесь туда попасть?
— Увидите. Я не буду ничего от вас скрывать. Но прошу вас, не удивляйтесь и не пугайтесь.
— Меня трудно напугать.
— У каждого свои представления о путешествиях. Я смогу попасть на балкон.
Он полез за пазуху, вытащил оттуда сложенную, расшитую позументами каскетку наподобие бейсбольной, с необычным гербом впереди.
— Это вам может пригодиться снаружи, — сказал он. — Такие носят служители.