Операция «Гадюка» - Страница 92

— Так-то так, да с командиром иначе разговаривают, — сказал Коршун. — Я на тебя стучать в штаб не буду, но если ты будешь и дальше всякие штучки вытворять, то верну тебя в учебку. Ясно?

— Ты меня не учи, — сказал Ким, — я тоже ученый. Я сюда воевать приехал, а не расписание изучать. Не бывает на фронте боевых периодов, или как ты их там называешь.

— Боевое время, — сказал Коршун.

— Значит, надо воспользоваться, — сказал Ким.

— Как воспользоваться?

— Они там, ваши ублюдки, тоже соблюдают боевое время? — спросил Ким.

— Разумеется.

— Так вот, пока они сидят и кушают свои котлеты, надо по ним ударить.

— Нельзя, — сказал Коршун. — Когда нет боевого времени, бить нельзя.

— Тогда вы никогда не победите. Так и город свой отдадите.

— Не валяй дурака, комвзвода, — сказал Коршун. — Ты думаешь, если тебя назначили младшим командиром, значит, ты уже революцию здесь можешь совершить? Здесь особые условия, в таких тебе еще не приходилось сражаться, к тому же ты отравленный газами и многое не помнишь. Но рассуди спокойно — если мы не будем соблюдать боевое время, они тоже не будут его признавать, тогда в боевое время не останется сил, чтобы воевать. Какая же это, к черту, война?

— Война — это когда убивают, — сказал Ким, — а не когда играют в игру по правилам. Это в футболе свисток засвистел — и пятнадцать минут перерыва. Чтобы зрители смогли мороженого поесть.

— Не сравнивай. Мы погибаем. Но война имеет свои законы. Сам поймешь.

Я внимательно прислушивался к их спору, остальные новенькие смотрели вокруг, им было не по себе на таком открытом месте. И, я полагаю, они предпочли бы, чтобы прав оказался Коршун, командир роты.

— Если вы посмотрите вперед, подальше вперед, — продолжал между тем Коршун, — то вы увидите справа, вон там, как раз за линией фронта, низину, большую низину.

— Это где столбы стоят? — спросил комсомолец Ваня.

— И колоды. И… присмотрись внимательно — видишь ямы? Там лежат трупы.

— Что это? — спросил я. — Там был бой?

— Нет, еще недавно эта низина была у нас в тылу. Это место называется Долина справедливости. Только никто ее так не называет. Ее мы называли долиной казней или низиной смерти. Здесь казнили дезертиров и других преступников. Даже моего бывшего комроты Шундарая… казнили. Так что вы не думайте, что мы здесь играем в футбол с перерывами. Если вы совершите преступление, то кончите жизнь в долине казней. И казни бывают плохими. Здесь и четвертуют, и вешают, и расстреливают. И от этого зависит, кем ты родишься завтра.

— Я уже родился, — сказал Цыган, вовсе не испуганный и не подавленный видом этой низины.

— Я имею в виду перерождение, — сказал Коршун. — Вам еще не объясняли?

Я отрицательно покачал головой.

— В штабе они все с ума посходили. Они думают, наверное, что если вас из газа вытащили, то вы помните о перерождении. Ну ничего, сегодня будет патер-лама, он придет, чтобы освятить новые окопы.

Это сообщение никого не удивило.

— А дальше что? — спросил Ким. — Вон там, справа от низины казней?

— Там был наш лазарет, полковой лазарет.

— И что?

— Когда ублюдки наступали, они перебили раненых и докторов, а санитарок увели.

— Зачем? — спросил Цыган.

— Зачем наших женщин уводят? Чтобы измываться. Вот зачем.

— А почему вы отдали лазарет? — спросил Ким. — Почему вы не вывели их в безопасное место?

— В тот момент я был далеко. Если бы знал… но я же не могу все знать!

Коршун почти прокричал последние слова. И я понял, что гибель лазарета связана у него с личной бедой. Может быть, там добили его друга, может быть, среди санитарок у него была девушка… я это узнаю, время будет.

— Мы отступили, — сказал Коршун. — Людей мало. И воздушных шаров нет, чтобы на разведку полететь. Они прорвали наш фронт. Но теперь мы накопим сил и отберем эти позиции.

— Тех, кто погиб, не вернешь, — сказал я.

— Все бывает, — сказал Коршун.

— А новый лазарет будет? — спросил я.

— Его в безопасном месте устраивают, — сказал Коршун. — Впрочем, нам некуда дальше отступать.

Коршун обернулся.

Я обратил внимание, какой изысканной работы рукоять его меча, а металлические ножны украшены чеканкой, чуть напоминающей скифский звериный стиль.

— Я точно не знаю, где будет лазарет. Но, наверное, вон там, за грядой. Иначе бы мы увидели.

— А можно туда будет сходить? — спросил я.

— Это зависит от того, сколько времени осталось до боя, — сказал Коршун. — Черт их знает. Обычно промежутки стандартные — но бывает, несколько дней проводим без боя, а порой два боя в день. Разве угадаешь?

— И никакой системы?

— Есть система, мы с Шундараем обсуждали… Но она нарушается. Может, нарочно.

— А кто решает?

— Черт его знает! Штаб фронта! Или Господь Бог!

Коршун не стал продолжать эту тему, он рассматривал тылы. Отсюда, сверху, я смог рассмотреть скопление сараев и пакгаузов, в которых была наша учебка, и даже переплетение рельсов, схожих издали с рассыпанной по земле связкой прутьев. Мне было ясно, что этими рельсами давно не пользовались, и на путях было пусто, — впрочем, вдали я разглядел несколько платформ, но не был в том уверен, потому что по земле полз бесконечный, светлый, но не белый, мышиный туман, и даль скрывалась в его пелене. Когда Коршун сказал нам, что там, за туманом, за станционными путями, и лежит столица, то пришлось признаться, что, пока не распогодится, мы города не увидим и мне не удастся сделать никакого вывода о том, что за город мы так отчаянно защищаем и считаем своей родиной.