Операция «Гадюка» - Страница 70

Послышался гонг.

Участники боя затравщиков стояли в толпе болельщиков и руководителей схватки, а командование враждующих армий тем временем не спеша поднялось на соответствующие трибуны.

Хоть расстояние до той, враждебной, толпы было велико — как на двух противоположных трибунах футбольного стадиона, Коршун отлично мог разглядеть их маски. Маски у них были желтыми у рядовых, позолоченными у офицеров, с выпяченными губами, косыми шрамами глаз, а шлемы в отличие от наших, нормальных, человеческих, были похожи на половинки яиц и покрашены в зеленый цвет. Вид ублюдков, как бы далеко они ни были, вызывает в нормальном человеке чувство гадливости и желание придавить каждого так, чтобы желтая шея переломилась под твоими твердыми пальцами. Зачем они пришли на нашу землю? Чего им не хватало в их городах? Почему земля носит этих гадов, лишенных человеческих чувств и влекомых лишь жадностью и жестокостью?

Коршун оглядел ряд своей роты. Люди вскарабкивались на брустверы, стояли на могильных холмиках — ведь хоронили людей там, где кто погиб, — не тащить же на городское или какое-нибудь настоящее кладбище. Умерев, солдат становится частью земли-матушки, той самой, которую он так горячо защищал и за которую отдал свою жизнь.

Все были в масках. Нельзя показывать врагу лицо. Но наши маски серебряные, простые, и в этой простоте есть суровость. И каски наши куда более плоские, чем у них, с красивым невысоким продольным гребнем, который защищает от сабельного удара.

Коршун поглядел в сторону — там собрался госпиталь. Он узнавал медиков по халатам: белым — у сестер и санитарок, синим, в пятнах крови, — у хирургов и костоправов. У некоторых на груди были красные кресты. Коршун пытался разглядеть в той группе Надин. Вот она! Повернулась к нему, старается угадать Коршуна среди одинаковых воинов? Впрочем, он мог и ошибиться.

Сверху донесся глас бога войны — его принесли облака.

Он обращался ко всем сторонам. И к нам, и к ублюдкам.

В этом была несправедливость и в то же время — высокая справедливость. Какое дело богам до человеческих ссор и свар? Они получают жертвы от всех, и бог войны пожирает души погибших воинов, решая, кому из них воплотиться вождем, полководцем, а кому остаться золотарем или вообще стать никчемным бродягой. Высок бог войны Марс. Страшен лик его, никому никогда не явленный, — как умилостивить его, чтобы он помог тебе в сражении, сберег твою жизнь и честь твоей роты? Как отвратить его милость от ублюдков, прижавших нас спиной к родной столице?

Непонятен рык бога, он лишь вызывает бурление крови и желание схватить меч и кинуться на врага.

Но громовая музыка военных оркестров перекрывает этот рык, и к людям возвращается разум. Нельзя превращать войну в свалку, война — это великое действо, совершаемое по строгим законам.

И под музыку оркестров, под рев длинных прямых труб Коршун рухнул на колени и уткнулся маской в серую, мертвую от многолетних боев землю.

И вокруг него слышен был шум — сотни людей опускались на колени, принося молитву неумолимому и справедливому в своей несправедливости богу войны.

А напротив, по ту сторону поля, по знаку муллы также падали навзничь ублюдки — они поклоняются богу войны иначе и зовут его иначе, именем, которое не может быть произнесено, ибо осквернит уста воина.

— У-у-у-у-у-у-у-у, — поплыло над полем — сплелись голоса молитвы, в которой было лишь повторение имени бога, соревнование, кто скажет лучше, отчетливее, чей призыв, за которым скрывалось мысленное желание выпросить победу или хотя бы малую помощь в бою, дойдет до ушей бога. И тогда все повернется в нашу пользу!

Звук моления как бы отражался от низких облаков и падал на землю, тяжело и душно.

Становилось ясно, что богу не важно, кто победит, он, как и любой бог войны, лишь жаждал жертв — крови и плоти людей.

Высокий пронзительный крик трубы прервал моление.

Наступила тишина, в которой проблески отдельных голосов казались лишь редкими дождевыми каплями.

Справа от Коршуна толпа раздалась — рыцарь, надежда честных людей, медленно продвигался к вытоптанной пустоши.

Традиция повелевала боем.

На голове рыцаря был легкий стандартный боевой шлем, серебряная маска охватывала лицо и закреплялась за ушами. Грудь была прикрыта железными квадратами, нашитыми на кожаную куртку, их дополняли металлические наплечники и налокотники. Медные браслеты охватывали кисти рук. В правой руке рыцарь держал длинный, мутно блестящий меч, в левой — короткий, чуть загнутый на конце зловещий кинжал.

Короткие штаны до колен тоже были кожаными, под ними были видны наколенники и поножи, опускавшиеся до армейских башмаков.

Рыцарь остановился на нашей стороне поля, и взгляд Коршуна переместился на ту сторону. Он разглядел рыцаря, которого привели моджахеды. Странное слово — «моджахеды»: откуда оно взялось? Оно нерусское, и ублюдки не признают его своим. По крайней мере так говорил один капрал, который попал в плен к ублюдкам и чудом остался жив.

Он смог убежать из плена и перед тем, как за ним примчались черномундирщики и утащили его в штаб, откуда он не вернулся — видно, его до сих пор допрашивают в контрразведке армии, — успел рассказать, что обозвал своего тамошнего конвоира моджахедом, а тот удивился — что это значит? Так и не признался, что слышал это слово раньше. Они ведь дьявольски скрытные — эти ублюдки.

На поле вышли обязательные лица. Музыкант — маленький мужичок с медными тарелками. Он попробовал, как они звучат, несильно ударяя и в то же время дергая в стороны, как человек, который выбивает искры между кремнем и огнивом.