Операция «Гадюка» - Страница 50

Напротив стола ближе к двери стояла табуретка, такая же, как в морге, но не белая, а грязно-голубая. Мое обоняние сразу определило комплекс свежих и застарелых запахов — перегара, страха, крови, тупой жестокости…

— Садись, — сказал Одноглазый Джо, показывая на табуретку.

— Зачем?

Жора вытащил пистолет. Самый настоящий пистолет. Они не намеревались со мной шутить.

Вошел Порейко. Не ложившийся спать, но готовый к боям. При виде меня он изобразил на лице радость. Причесываться не стал, а прошел за стол и уселся на стул так, как делает опоздавший к началу торжественного заседания член президиума. В руке он нес диктофон. Положил его на стол.

— Молодцы, что привезли.

— Сам попросился, — засмеялся Джо, — мы за ним ехали, а он к станции бежал.

— Знаю, — Порейко укоризненно наклонил голову, — убегал.

— А мы его догоняли. Думали, погоняемся, а он остановился и нам голосует. Мы его и подсадили.

— Значит, спешил. Бежал. Думал, что попутка подбросит. Денег у него много?

— Двести тысяч нашли.

— Аркашину квартиру обыскали?

— Там пусто.

— Дурачье, значит, плохо обыскивали. Или он успел избавиться. У него должны быть деньги. И оружие.

— Не было у него денег! И оружия не было. Мы хорошо смотрели, Трофимыч.

— Плохо. Но не в этом дело.

Он обратил свой взор ко мне.

В подвале горела лишь одна яркая лампочка, без абажура, за спиной Порейки. Так что он меня видел отлично, а я его — с трудом.

— Значит, убил своего брата, — сказал Порейко, — а потом сбежал. Чего не поделили с Аркашкой?

— Кончайте, — сказал я. — Вы же знаете, что не убивал я Аркадия. Ну за что мне его убивать?

— Вот это мы и хотим выяснить.

— В то время я был с вами. Вы же знаете. Я в любой милиции это повторю.

— Ты уже это повторял. Да кто тебе поверит? Ты у нас чужой. Наблюдатель. Но, наверное, хочешь жить. Хочешь жить?

— Хочу, — сказал я.

— Тогда придется тебе признаться. Напишешь объяснение, что убил в пьяной драке из-за обладания женщиной Маргаритой Савельевой своего случайного знакомого.

— Двоюродного брата, — подсказал Одноглазый Джо, который, видно, решил, что шеф ошибся.

— Не лезь, — отмахнулся Порейко. И продолжал: — В пьяной драке. Вы оба уголовники, наркоманы — ты не сомневайся, травку вам в квартиру подложим. Завтра при обыске найдут.

— Ну ладно, — сказал я миролюбиво, — чего вам от меня нужно? Вы же все знаете, а говорите.

— А я хочу знать, — сказал Порейко, — кто тебя к нам прислал, что вы тут с Аркадием вынюхивали, кто еще с вами на связи. Все расскажешь — отпустим, будешь запираться — сделаем из тебя котлету, потом сдадим в милицию, и там тебя пристрелят при попытке к бегству. Понимаешь, мне в этом городе даже убивать не надо. За меня все делают.

— А кто это сделал с Аркашей? — спросил я.

Порейко как будто не услышал моих слов.

— Начнем с самого начала, — произнес он. — Твое настоящее имя, отчество и прочие анкетные данные. И не надо возражать, потому что спешить нам некуда, мы все равно из тебя все вытряхнем. У нас для этого и медицина есть, слыхал об уколах — один кубик, и ты уже мечтаешь, как бы нам все рассказать.

— Глупости все это, — сказал я. — Честное слово, глупости. И если я узнаю, кто Аркашку убил, я до него доберусь.

Порейко вздохнул:

— Это ты у Ритки наслушался, когда вы в морге говорили? Много лишнего наговорили.

Идиот! Это я — идиот. Как я мог не подумать, что они нас подслушивают?

— Ну, будешь говорить?

Я не понял, почему он прикрыл глаза, взглянул на стоявшего за моей спиной Джо. Поэтому я не был готов к удару — такому, что я полетел на пол с табуретки.

Я оказался в нокдауне — это я сейчас понимаю, что оказался в нокдауне, потому что следующее, что я помню, — как они бьют меня ногами по спине, по почкам, а я стараюсь откатиться от них, спрятаться в угол, а встать на ноги они мне не дают, сразу сбивают снова. Я ни о чем не думал — просто прятался от ударов, и это мне не удавалось.

А очнулся я, когда меня перестали бить — Порейко приказал остановиться.

Я не слышал, как и что он сказал, но понял, что у меня есть перерыв. Пускай маленький перерыв, но я должен собрать все свои силы, чтобы не дать им восторжествовать надо мной. Конечно, такое высокое слово, как «восторжествовать», в ту минуту в моем растерянном и полном болью мозгу уместиться не могло — это позднейшие размышления.

Я лежал неподвижно. Пока я лежу неподвижно, они не знают, что со мной, не перестарались ли они.

— Эй! — крикнул Порейко — и голос донесся издалека. — Вставай, ты чего разлегся?

Теперь придется потерпеть — но уже сознательно. Я быстро прихожу в себя — мне доводилось отчаянно драться в детдоме, и я знаю — главное, чтобы противник тебя недооценил, чтобы он считал тебя слабее. Пускай он думает, что я неопасен. А я мысленно проверяю все уголки своего тела — что повреждено, где болит, что сломано. Ко мне как бы сбегались гонцы, рапортуя: щека рассечена и бровь кровоточит, гематомы на спине, ушиб правой почки… Мои земные собратья такой способности не имеют. И не могут, как я, тут же послать гонцов обратно, чтобы тело, пожирая ресурсы, немедленно принялось за починку важных повреждений. Щека и бровь подождут…

— Посмотри, — услышал я голос Порейки, — чего он там притворяется.

Я знал, что сейчас последует удар. Я уже все знал за секунду до события. Как и бывает в ситуации крайней опасности, во мне возникало предупредительное чувство — пусть за жалкое мгновение, но я знал, что со мной сделают.