Мы пили чай молча, словно устали говорить. Мне хотелось спать. Аркадий приготовил мне раскладушку. Сам лег на широком диване. Он сказал, что на этом диване спит его мать. Раньше спала с отцом.
— Ты сможешь сообщить в Москву, что я вышел на Порейку и пока все у меня в порядке?
— Сообщу, — сказал Аркадий.
Я не стал рисковать — вдруг на почте сидят люди Порейки или Одуванчика и им будет интересно узнать, что новый шофер любит поговорить с Москвой.
— Только ты осторожнее, — сказал я, — они теперь могут за нами обоими следить.
— Они не догадаются, — сказал Аркадий.
Рита в тот вечер, разумеется, не пришла. Заснул я не сразу. Размышлял.
Такой тихий городок, а оказывается, в нем не один, а несколько центров опасности. В Москве дядя Миша думал о Порейке, о его Союзе, но вдруг возник еще Одуванчик. И еще мне предстоит осторожно присмотреться к Мельнику…
Утром, как договорились, я дошел пешком до гаража. У забора сидел на корточках усатик Жора из конторы Порейки.
Он был вежливым и даже подобострастным юношей и потому мне не понравился.
— Я вас уже полчаса жду, — жалобно сообщил он.
— А что, приказано выступать на рассвете?
Жора показал в улыбке красивые зубы.
— Не, Трофимыч еще спит. Но он приказал мне к семи быть, я к семи и пришел. Я его боюсь.
Мы с ним зашли в гараж.
— Здесь автолавка есть? — спросил я.
— За рынком на улице Софьи Перовской, — сообщил Жора. У него были маленькие, близко посаженные к переносице рыжие глазки и черные, коротко остриженные волосы.
— Мне надо будет купить кое-что для машины, — сказал я. — Тут, видишь, не гараж, а сарай, а такая тачка не любит, когда с ней обращаются, как с козой.
Жора достал из заднего кармана джинсов бумажник и заглянул в него, словно ждал, что оттуда выскочит кузнечик.
— Ты купишь, — сказал он, — я заплачу.
— Ты из своих платить будешь?
— Не клади в голову, — сказал молодой человек.
Что-то в его фигуре, манере держаться говорило мне, что Жора очень молод, почти подросток. А кожа лица, мешки под глазами принадлежали немолодому человеку.
— Тебе сколько лет? — спросил я.
— Лишний вопрос, — ответил Жора.
— Ясно.
Я выкатил машину на улицу, открыл переднюю дверцу для Жоры.
— И кем ты числишься в нашей конторе? — спросил я.
— Агент по связи с прессой и населением, — ответил Жора вполне серьезно.
— Это важно, — сказал я.
— А вообще-то я телохранитель, — повторил Жора. Он гордился своей профессией.
— Что же ты умеешь делать как телохранитель?
— Не могу тебе показать, — сказал он, — потому что ты за рулем.
— Хорошо, — улыбнулся я. — Как приедем на место, покажешь?
— Чего ж не показать хорошему человеку?
Он говорил слишком серьезно. Я улыбался, а он — нет.
Недолгое путешествие по городу закончилось у стоявшего у дороги стеллажа, на полках которого стояли иностранного происхождения банки и спреи. Возле стеллажа сидел на раскладном стульчике, какие носят с собой художники, знакомый мне Кирилл. Вот так встреча! Я-то думал, что Кирилл — вольный агент, пенитель морей. А оказывается, что в Меховске ширится движение за совмещение редких профессий.
Кирилл со мной не поздоровался. Нос у него был вспухшим и цветом отдавал в синеву. Но так как у меня самого под глазом была дуля, то мы, можно считать, были квиты.
— Чего тебе? — спросил он у Жоры. Здороваться его еще не научили.
— Юра скажет, — ответил Жора, вынимая бумажник.
Я выбирал нужные мне вещи, у Кирилла нашлись замшевые лоскуты, чтобы протереть красавицу.
На меня Кирилл не смотрел.
— Кстати, — сказал Жора, расплачиваясь, — надеюсь, тебе Одуванчик вчера объяснил неправильность твоего поведения? Ты теперь будешь хорошо себя вести?
Кирилл тихо, но внятно выругался.
— Ну вот и ладно, — сказал Жора. — Только учти, что я не выношу грубых слов.
И как он это сделал — ума не приложу, но Кирилл тут же оказался в пыли под своим стеллажом.
— Заплатишь за все сам, — сказал наставительно Жора. — И Одуванчику ни слова не скажешь. И ругаться больше — ни-ни!
Это был очень грозный птенчик. Я подумал, хорошо, если он не злопамятный и забыл о том, как я вчера вытащил из-под него стул.
Жора обернулся ко мне.
— А за тобой должок, — сказал он. — Ты вчера меня в офисе немного обидел.
Но я был готов к его движению, потому что, к счастью, вспомнил об инциденте за секунду до того, как Жора открыл рот.
Я ушел в сторону от его захвата, и он ткнулся носом в машину.
— А вот так себя вести не стоит, — сказал я. — Можно машину попортить.
Жора выпрямился. Он смотрел на меня узко посаженными глазами кобры.
— Как же ты успел? — удивился он.
— Случайно, — признался я.
— Тогда тебе повезло. — Жора не стал больше повторять своих трюков. Он вытащил из бумажника зеленую десятку и протянул мне: — Твоя доля за покупки.
Кирилл зашевелился и начал водить ручищами по пыли.
— Поехали, что ли? — спросил Жора. — Большая разборка может начаться, а Трофимычу она ни к чему.
Мы поехали на бензоколонку. Платил Жора.
Когда снова сели в «мерс», он сказал:
— Ты не думай, что я небольшой. Я как ядовитая змея. Честное слово, мне даже не обидно, если про меня как про гадюку думают. Все считают, что телохранитель должен быть амбалом, так чтобы при виде его с копыт падали. А это все чепуха. Меня не должны опасаться, меня замечать не нужно. Зато ко мне человек поворачивается незащищенным боком, а я кусаю. До смерти. Усек?