Операция «Гадюка» - Страница 307

307

Часовой сразу ушел, даже каблуками не щелкнув, такая распущенность царила в этих местах. Впрочем, и это не самое главное.

— Садись, Моисеич, — сказал Берия. — В ногах правды нет.

— Спасибо, Лаврентий Павлович, — сказал доктор. Доктор всегда ходил в халате, пожелтевшем, не очень чистом, он раньше служил у императора Киевского вокзала, потом попал в плен к бандитам, они продали его Калининскому Голове. Врачи всегда нужны. И так, меняя хозяев, Леонид Моисеевич добрался до Ленинграда, а там попал в руки Лаврентия Павловича. Лаврентий Павлович полюбил его, насколько мог полюбить другого человека, но доктору о своей любви никогда не говорил и даже не намекал. Он был уверен, что признание в любви так обезоруживает, что тебя любая ворона заклюет.

Берия был к доктору требователен.

Теперь ему предстояло выполнить ответственное задание.

Другого для этой цели не найдешь.

Предварительно он прощупал Леонида Моисеевича и почти не сомневался в успехе. Но придется не спускать с доктора глаз. Он очень мягок, добр, совестлив, а потому ненадежен.

— Итак, мы отправляем экспедицию на тот свет, — сказал Берия. — Все готово. Ты ждал этого момента?

— Я чувствую себя неловко, — сказал доктор. — Как баран на бойне. А может, это старый козел?

— Я не понял, — сказал Берия.

— На бойне есть специальный козел. Когда приходит стадо овец, его выпускают к ним, и он говорит: пошли, там кормить будут! И ведет их под нож.

— Ночи не спишь, думаешь? — спросил Берия.

— Я тут давнее многих, — сказал доктор. — Я за облаками потолок видел.

— Не говори глупостей. Если надо, я другого козла найду.

— Я рад.

Доктор встал, он держал руки перед собой, сплетя пальцы. Жалкий человечишка. Но вызывает жалость. Куда денешься от собственного доброго сердца?

— Вакцина готова?

— Мне нужны помощники, я не закончил испытаний. Найдите хотя бы одного медика, профессионала.

— Все тебе будет. Отправляйся в институт и жди. Не уходи, не спи, не гуляй. В любой момент — через час, через сто часов — я буду у тебя.

— Что час, что сто часов, — сказал доктор. — Кстати, я написал стихи.

— Читай!

Что час, что сто часов.
Когда умчалось время,
Оставив пустоту и тяжесть в голове…

— Резинка от трусов! — перебил доктора Берия и засмеялся.

— Я вас не понял, — удивился доктор.

— Я тоже стихи писал. Когда мальчиком был. Бедным мальчиком. Сто часов — резинка от трусов. Иди.

Доктор не уходил. Он ждал главного ответа.

— Тебе что-то непонятно? — спросил Берия.

— Я, боюсь, могу подвести вас, Лаврентий Павлович. И погубить невинного человека.

— Погубим — другого пошлем. Важен не человек, важно дело.

— А в чем оно заключается?

— Это государственная тайна.

— А что эти люди будут делать там, наверху?

— Выполнять мое задание, — ответил Берия. — Что еще они могут делать там, наверху?

— Но я надеюсь, что это не преступно?

Берия рассмеялся.

— Преступление — это только точка зрения на поступок, — сказал он. — Для тебя преступление, для меня геройский подвиг во благо нашей многонациональной Родины. Теперь иди.

Доктор пожал плечами. Он ничего не добился, хотя был убежден, что становится соучастником преступления. С этой мыслью он покинул кабинет.

Берия не спешил. Он подошел к окну. По асфальтовой, в трещинах, прямой дорожке шел к воротам маленький сгорбленный человек в белом халате. Он шел в туман.

И вокруг была пустота и безнадежность.

— Ничего, — сказал Берия. — Ничего особенного. Мы с этим справимся.

Доктор остановился, оглянулся, видно, сообразил, что ему некуда идти, и повернул к Смольному.

Берия крикнул:

— Василий, веди сюда Крошку.

Василий услышал. В такой мертвой тишине трудно не услышать.

И побежал по коридору. Трусцой, медленнее шага.

Тут же заглянул сержант, принес папку с делом генерала Мидзогути Кодзи.

Берия раскрыл папку, начал читать.

Он многое знал. Сейчас искал организацию. Подполье. Опасность. Связь с той самой девицей, которую взяли на берегу. А он так и не выяснил, кто помог ей убежать. Наверное, ее хахаль. А может, у них есть боевики?

Вошла Крошка.

Создание чуть больше лилипутки, но лицом — хорошенькая маленькая женщина. У нее была какая-то таинственная любовная история, то ли с большим мужчиной, то ли с настоящим лилипутом меньше ее самой.

Она попала сюда не так давно, в ней сохранилась сила, может, потому, что для поддержания ее маленького организма не нужно было большой энергии.

Берия увидел ее на улице, приказал привести к себе. Он вдруг ощутил желание и думал, что, овладев Крошкой, снова станет мужчиной. Оказалось, что желание не было подкреплено силой. Крошке все равно было лестно. Она любила мужчин и такого серьезного, в очках и шляпе, которую он не снимает даже в постели, полюбила страстно.

Не то чтобы Лаврентий Павлович доверял ей, но она была ему ближе всех, они даже порой лежали в постели часами, и им было приятно.

Настоящее имя Крошки было Зинаида. Зинаида Дурних. Она говорила, что это немецкая фамилия, а Берия понимал, что хохлацкая.

— Садись в углу, — приказал он, — и читай. Ты должна знать все про этого японского генерала и его свору. Пойдешь к нему, вотрешься в доверие. Немедленно.

307