Операция «Гадюка» - Страница 204

204

— Но первый, который оказался у нас. И особенным способом — раньше мы так людей не получали.

— Ну ладно, ладно, поглядим. Дантес, не спускай глаз с Малкина. И если он тебе очень не понравится, ты можешь его ликвидировать.

— Хорошо, — сказал Дантес.

— А меня куда больше беспокоят ветераны. Покушаться на мою невесту в моем дворце — верх наглости! Надо взорвать их гнездо.

— Я подумаю, как лучше сделать, — сказал Кюхельбекер.

И тут же, словно выкинул из головы мелкую заботу, император обернулся к Люсе.

— Ты несчастлива, мое сокровище?

— Конечно, несчастлива, — ответила Люся. — Я от вас уйду.

— Ну хватит, хватит. Сейчас будет пир. Я подготовил пир. Будет наша свадьба.

— Нет, не будет, — сказала Люся.

— Милая, я потратил столько сил, нервов и средств на то, чтобы вырастить тебя, чтобы доставить тебя к нам в целости и сохранности, что ты не сможешь быть неблагодарной. Кюхля, ну скажи ей!

— Людмила, ваше сопротивление бессмысленно, — загудел, словно ветер в высокой печной трубе, Кюхельбекер, — так или иначе вы станете императрицей этого мира, а мы — вашими покорными рабами.

— Это разумно, — поддержал его император.

— Вы сможете вечно править всей Землей.

— Да таких императоров сотни! — сказала Люся.

Это была не ее мысль — как-то раз, разговаривая с Егором, они решили, что из-за отсутствия связи между частями Земли она, как средневековая Европа, разделена на множество маленьких княжеств и царств, а то и городов, между которыми лишь изредка движутся караваны и бродячие музыканты.

— У вас впереди вечность. — Кюхельбекер не обратил внимания на ее слова. — И вы можете оставить о себе память благодеяниями и святыми делами, а можете стать тираном, деспотом и даже завоевателем этого мира. Мы дарим вам вечность!

— Это я, я дарю вечность! — перебил канцлера император. — Не лезь в мои дела.

— У меня болит локоть и коленка, — сказала Люся. — Мне больно стоять. Я хочу к врачу.

— К Леониду Моисеевичу сейчас нельзя, — сказал Дантес, — у него сейчас пациент — талантливый певец, который приехал с вами.

— Чепуха, — возразила Люся. — Не пойдет к нему Малкин. А доктор расшибся. Он меня спасал и расшибся. Я помогу доктору, а он осмотрит мои раны, — сказала Люся.

— А любовь? — растерянно спросил император. — А свадьба?

— Здоровье дороже, — ответила Люся, — остальное приложится.

«Господи, — подумала она, выходя из приемной императора, — я могу говорить глупости. Мне бы рыдать от бессилия, а я смотрю вокруг, как будто вор, который после недолгих гастролей возвращается в тюрьму и замечает, какие здесь изменения, каких новеньких привезли».

Она шла по залу ожидания, следом шагал Дантес. Толпа придворных, плотно стоявшая у дверей, раздвинулась, но без испуга и спешки. Какие-то люди здоровались с ней, кто-то даже похлопал по плечу так, что больно отдалось в руке.

Но лиц Люся не различала.

В дальней стороне зала накрывали на стол, шумели стульями, звякали тарелками.

Люся вошла в кабинет Леонида Моисеевича, уверенная в том, что он там один. И оказалась права.

Леонид Моисеевич, голый по пояс, в старых, порванных сбоку по шву брюках, сидел на больничной койке. Он простукивал себе грудь, прижав расставленные пальцы к коже и постукивая по ним костяшками пальцев другой руки.

— Это я, Люся, — сказала она, входя.

— Заходи. Я сейчас кончу себя осматривать и примусь за тебя, Люся, — сказал доктор.

— Я вам не нужен? — спросил Дантес, который остановился в дверях.

— Иди, иди, не оставляй нашего возлюбленного императора, — сказал доктор, и Дантес тут же ушел, прикрыв за собой дверь. — Беда в том, что все ткани здесь очень медленно восстанавливаются, — посетовал доктор. — Да и как им восстанавливаться, если организм существует как замкнутая система — ни черта не получает и не отдает. Нам даже общественные уборные не нужны, представляете?

— Я об этом не думала, — сказала Люся.

— Не куксись, — заметил ее состояние доктор. — Мы с тобой ничего не изменим. Считай, что мы умерли безболезненно.

— Я все равно уйду, — сказала Люся, глядя в пол. В углу лежали кучкой остатки растоптанной железной дороги. Неужели столько времени никто здесь не убирался? Уроды!

И она повторила вслух:

— Уроды!

— Значит, мы недостойны иного мира. — Доктор поморщился — ему было больно. — Ведь мы его выбрали. А потом уж он нас выбрал.

— Меня украли!

— Сначала ты ушла сюда добровольно.

— Я была девочкой, маленькой девочкой, ну что я понимала!

— У меня есть эластичный бинт, — сказал доктор. — Помоги мне обмотать грудь. Вон там, на полочке…

— Зачем им меня убивать? — спросила Люся. — Мне никто не сказал. Все делают вид, что это у вас обыкновенное дело.

— Это ветераны. Неужели тебе Егор о них не рассказывал?

— А что он должен был рассказывать?

— В свое время мне говорили, что он был у них.

Егор и в самом деле не рассказывал Люсе о ветеранах и своем плене в подземелье. Для него это было слишком далеким и в то же время неприятным воспоминанием.

— Я тебе потом расскажу, обязательно, — пообещал доктор.

Люся принялась перевязывать ему ребра. Доктор терпел. Только раз сказал:

— Дышать больно.

Потом он промыл ссадину на локте Люси, коленку она только ушибла.

204