Операция «Гадюка» - Страница 198

К оглавлению

198

— Цинизм и спекуляция на прошлом, — сказала дама. — Вот такие, как вы и Аркадий, продали нашу родину.

Я не стал выяснять, кому Егор продал нашу родину, и быстро сказал:

— А у нас в институте сторожа требуются. Мне как раз сегодня наш кадровик говорил. Вы не дадите нам координаты Аркадия?

— По-моему, вы совершенно сошли с ума, — сказала дама. — Почему я, администратор театра, должна помнить адреса бездельников? Обратитесь в отдел кадров. Вот именно! И вообще пришла пора показать документы!

— С удовольствием, — сказал я и вытащил институтское удостоверение. На нем значилось «Институт экспертизы». Попробуй докажи, что в Институте экспертизы не интересуются акустикой.

— Вам дальше по коридору, а потом там будет лестница направо, — сказала дама, с сожалением возвращая мне удостоверение. Она предпочла бы, чтобы я был самозванцем, и тогда она смогла бы отыграться на мне за все неудачно прожитые годы.

Дама удалилась, а Егор сказал:

— Плохо дело. Аркадий ваш, оказывается, и был человек, которого мы искали.

— Может быть, — согласился я.

— А если Тамара провела ночь в его объятиях, — Егору Тамара не нравилась, уж очень откровенно она его игнорировала, — она все ему разболтала. Так что — прости и прощай…

Егор был мрачен. И я понимал его. Ему хотелось выговориться, высказать свои обиды на нас, и я ему не мешал. Мы поднимались по лесенке, и его голос догонял меня:

— Как же можно было посылать сюда глупую телку? — Это был риторический вопрос. — К тому же нимфоманку.

— Пожалуй, ты преувеличиваешь.

Мы вошли в мир закулисья, сам по себе волшебный.

— Я не преувеличиваю. Вы поймите — я же вам рассказал страшную тайну! А вы ничего не поняли. Вы думаете, что это еще одна история про шестиногого теленка. Тут завязаны жизни многих людей. Люськина жизнь, наконец. А вы устами вашей Тамарки излагаете все черт знает кому!

— Мы зайдем в кадры, возьмем его адрес и поговорим. Сегодня же. И ты убедишься, что он уже обо всем забыл.

Ничего из этого не вышло. Мы ничего не отыскали за кулисами, потом прошли в кадры, где сидела молоденькая серьезненькая крольчиха в очках. Мы сказали, что администратор (и тут я ее изобразил — крольчишка чуть не померла со смеху), администраторша сказала, что мы можем взять адрес Аркадия.

— Мы были рады, что он уволился, — пискнула крольчишка, — никакой пользы от него. Одни сигналы. Вы знаете про сигналы?

— А какие?

— Я не записывала и не хранила бумажки. Но были сигналы, что он принимает в служебных комнатах гостей.

Это относилось, в частности, к Тамариному визиту.

— Были сигналы о разговорах и шуме за кулисами — вроде он созывал там целые вечеринки.

Вот это важнее.

— А точнее?

— Точнее не помню.

— А кто донес?

— Молодой человек! — вдруг взъярилась крольчиха — даже показала два верхних резца. — Почему я должна вам докладывать, и я не рассматриваю доносов…

В это время она продолжала перебирать карточки в картотеке. Замерла, замолчала и начала перебирать вновь.

— Странно, — сказала она, — нет его карточки. А там был адрес и телефон. Он где-то под Москвой жил.

Так мы и ушли, потеряв последнюю ниточку, оборвавшуюся по нашей же вине.

Часть III
Люся Тихонова

Люся как будто спала, но слышала многое из того, что говорили вокруг.

Она понимала, что ее везут в Музыкальный детский театр и оттуда — к императору.

Ей было жалко себя, очень жалко, потому что она уже не вернется домой и никогда… никогда!

Дорога в тот мир была бесконечной, но длина ее была относительной — каждая минута в отдельности была долгой — надо медленно считать до шестидесяти. Но минуты быстро складывались в горку.

Люсю вели, поддерживая под руки. От того, кто шел справа, противно пахло мужскими духами.

Левый мужчина был немыт и болен. Мужчины разговаривали, но Люсе было непонятно о чем. Словно это был близкий вроде польского, но совершенно неразборчивый язык.

Они торопили Люсю, заставляли переставлять ноги, и Люся с неосознанной хитростью поджимала ноги, и им приходилось ее тащить.

Потом они оказались в Музыкальном театре, за кулисами, это она шкурой почувствовала. Надо было позвать Егора, чтобы он помог, ну хотя бы милицию позвал, но языка у Люси не было — ни глаз, ни языка…

На нее пахнуло нутряным холодом тамошнего мира. Он был близок, и никто не хотел помочь ей, всем было не важно — провалится ли она туда навсегда или вырвется. Она пыталась вырваться сама, кто-то дал ей подзатыльник, другой человек выругался.

— Она здесь! — ответил кто-то на вопрос. Вопрос был не слышен, но слова «она здесь» относились к Люсе.

«Нет, — она хотела их обмануть, — я не Люся, я случайно там оказалась». И тут она ухнула в глубокую яму, хотя знала, что это не яма, а туннель… Потом ей захотелось спать.

Она только-только успела заснуть, как ее стали будить.

— Вставай, девочка, — говорил знакомый и вовсе не злой голос. Наверное, говорил Леонид Моисеевич, который не желает ей зла. По крайней мере, он не вымер, как… изношенный стул? Так надо говорить. Ничего, скоро придет Егор, Егор обязательно придет, потому что он все знает. — Придется везти ее на телеге, — сказал Леонид Моисеевич. — Я же не знаю, что за наркотик вы ей дали.

— Мы подождем немного, — произнес глубокий голос Кюхельбекера.

198