Операция «Гадюка» - Страница 186

186

— Тебе чего? — мрачно спросила Евдокия, которая не выспалась и не опохмелилась. Ее можно было понять.

— Простите, а Люся Тихонова здесь живет? — спросил я, то есть Дашенька.

— А что? — Евдокия всю жизнь избегала прямых ответов на прямые вопросы.

— Я с ее курса, — сообщила Дашенька.

— Еще чего? — Евдокия сделала вялую попытку захлопнуть дверь, но Дашенька не позволила.

— А вы ее мама будете? — спросила она. — Такая красивая, ну просто как Люся. Она мне говорила, что на маму похожа, но я даже не представляла, как похожа.

— Разве? — Рука Евдокии сама поднялась, чтобы пригладить волосы. И на лице появилось осмысленное выражение.

Дашенька сделала паузу, чтобы Евдокия могла принять решение.

— А что ты в дверях стоишь? — спросила она. — Ты заходи, только у меня не убрано.

— Ой, что вы! Я здесь постою, — сообщила Дашенька.

Евдокии явно не хотелось разговаривать на лестничной площадке — видно, у нее не сложились добрые отношения с соседями. Она отступила внутрь квартиры, и Дашеньке пришлось последовать за ней.

Она закрыла дверь и тогда спросила:

— Чего тебе надо? — но уже без злости.

— У нас контрольная послезавтра, — доверительно сообщила Дашенька. — По литературе. А Евгений Тихонович, он страшно строгий, сказал, что все, кто не придет, останется без зачета! Представляете!

Не исключено, что Люся когда-то называла матери имя преподавателя литературы. Но я рассчитывал на то, что мать не очень внимательно следила за успехами дочери.

— Вот я и решила, — сообщила Дашенька, — что просто обязана предупредить. Если она заболела, пускай встает и хоть на ушах ползет, вы меня понимаете? Ведь последний курс, по головке не погладят.

— Ты заходи в комнату, вот тут она живет. — Евдокия провела гостью в меньшую из двух комнат махонькой хрущобы. Здесь обитала Люся. Все тут было спартански просто, словно Люся всем своим существованием подчеркивала несовместимость с матерью, быт которой выражался в страшно захламленном коридоре, кухне, заваленной вещами — от пакетов и бутылок до тряпок, которые могут пригодиться.

На стене в комнатке Люси была лишь фотография «битлов» в черной рамке, а на ученическом столе ровными стопками лежали тетрадки и учебники. Диван был убран — видно, белье на день прятали внутрь его.

Евдокия не пригласила Дашеньку садиться.

— А она сама скоро придет?

— Сегодня ее не будет, — сказала Евдокия. — У родственников она в гостях.

— А к понедельнику она возвратится? Правда?

В голосе Дашеньки звучала страстная надежда как можно скорее вновь увидеть подругу.

— К понедельнику должна вернуться, — сказала Евдокия. — Она и в записке написала, что вернется.

— В записке?

— Она уехала, когда меня дома не было. А записку ее друзья передали.

Больше ничего говорить Евдокия не намеревалась.

Наступила тягостная пауза. Тогда я пошел на крайние меры.

— А кому же я тогда стипендию отдам? — спросила очкастая подруга.

— Какую стипендию?

— Ну, в общем не совсем стипендию, но в прошлый раз, когда стипендию давали, я у нее заняла немного, мне туфли надо было купить. Она ведь такая добрая…

Реакции не последовало.

— Просто не знаю, нужны ли ей деньги. А то бы я еще задержала.

— Не нужны ей, — вырвалось у Евдокии, и она тут же пожалела об оговорке. — Но ты их мне оставь, я ей передам.

— А почему вы думаете, что деньги ей не нужны?

— Потому что…

Ну давай, давай, должна же ты когда-нибудь сказать правду! Ты же переживаешь, ты же не совсем бессердечная, у тебя дочка пропала. Ты хочешь мне все рассказать!

Я глядел на нее в упор и гипнотизировал ее. Если я могу внушить тебе, бедная женщина, что я похож на толстую девушку в длинном платье и очках, то почему бы тебе не рассказать всю правду?

— Даже и не знаю, что тебе сказать, — вздохнула Евдокия. — Ты деньги-то оставь… целее будут.

Я понял, что о деньгах мать не забудет. Я достал бумажку — она вызвала у матери разочарование. Видно, она хотела бы получить больше. Но подарок — всегда подарок. Даже небольшой.

— В самом деле что-то случилось? — спросила Дашенька.

— Уехала она… не видела я их даже. Но Егор, парень из того дома, она с ним ходит, худой такой, длинный, он говорит, что ее ждал «Мерседес».

Разве Егор говорил ей об этом? Впрочем, сейчас не важно. Главное, не прекращать давления.

— А потом этот парень принес записку?

— Принес, только кто принес — не знаю. Может, другой принес, мало ли их — записки носят!

Она была права — теперь все носят записки. Куда ни поглядишь, кто-нибудь записку несет.

Но я не стал перебивать женщину.

— А как он выглядел? — спросила Дашенька, хотя Дашеньку это не должно было касаться.

— Как он выглядел? Да как все теперь выглядят. Плащ такой длинный, почти до земли, косая сажень в плечах, только плечи ватные.

Евдокия засмеялась, и, пока она не повеселилась вволю, пришлось покорно ждать.

— И в шляпе! Представляешь себе, в черной шляпе!

— А лицо какое?

— Какое лицо? Лицо с усами. С черными усами, как у Гитлера, только длиннее.

— Азербайджанец?

— Нет, не черный, наш. Может, украинец. И хакает. Она и сама хакала по-южному, но за собой, видно, не замечала.

— Ну какие-нибудь приметы у того человека были? Может, шрам или одного глаза не хватало?

186