— Отдыхает, — сказал доктор. — А ты, если плохо себя чувствуешь, ложись на пол, расслабься.
Егор заглянул за занавеску. Люська лежала, закрыв глаза. Она была очень красивой девочкой. Как же Егор раньше не замечал этого? Наверное, потому, что она была еще маленькая. Егор подумал, что нет никакой гарантии, что император в самом деле будет ждать, пока Люська вырастет. Он лжец, у него на лице это написано.
— Простите, я не знаю вашего имени-отчества, — обратился Егор к доктору.
— Леонид Моисеевич, — ответил доктор сразу. Ну вот, никакой он не Фрейд.
— Леонид Моисеевич, у меня есть подозрение, только никому не говорите…
— Не скажу.
— Ваш император — он случайно не вампир?
— Вампир, — спокойно ответил доктор. — Но не от стремления к человеческой крови, я полагаю, он ее не очень жалует, а от убеждения в том, что только таким способом он может сохранить силу и энергию.
— Но ведь это чепуха!
— Поживи у нас и с наше, — усмехнулся доктор, — и тогда тоже будешь верить черт знает во что.
— Значит, на самом деле он не любит Люську?
— А он сказал, что любит?
— Он сказал, что хотел бы, чтобы ей стало семнадцать лет и чтобы тогда она поняла, какой он драгоценный.
— Забавно, — заметил доктор. — А вы не разбираетесь в детских железных дорогах?
— Нет, уже семь лет как мою выкинули.
— Жаль.
— Значит, он хочет высосать ее кровь? — Егор внутренне содрогнулся от отвращения.
— Не придумывай ужасов, — сказал доктор. — Мы здесь цивилизованные персоны.
— Даже когда сжигаете женщину на костре?
— Она не женщина, а уголовная преступница.
Доктор ткнул пальцем в занавеску, наступила тишина. Люська во сне забормотала.
— А вы давно здесь? — спросил Егор.
— Давно, — ответил доктор. — Я сюда попал еще до войны.
— Значит, железную дорогу только здесь увидели?
Леонид Моисеевич поправил сбившуюся набок бороду, разложил ее по груди редким веером, поднялся с колен и ответил обстоятельно, показав, что сумел заглянуть в мысли Егора:
— Да, я попал сюда в тридцать седьмом. Когда никто и не мечтал о таких игрушках. Но потом я увидел одну — когда у вас появился магазин «Детский мир». Мне приносили пациенты. Кто вагончик, кто — домик. Я собрал этот мирок, мой собственный. Но в последние годы вагончики пропали. Видно, их не осталось в «Детском мире». За ними надо ехать в Лейпциг.
— Куда?
— В Германию, в город Лейпциг. Там их изготавливают, и, говорят, там есть специальный магазин не то на улице Карла Маркса, не то на площади Димитрова.
— А разве у вас тут есть Германия?
— Земля круглая. У нас есть и Австралия, только я не уверен, живут ли в Австралии люди. Хотя почему бы и не жить им — ведь несчастных и загнанных людей достаточно во всем мире. К сожалению, связей с другими странами у нас почти нет. Из-за шуток природы. Природа не разрешает нашему миру иметь автомобили или самолеты. Пробовали туда отправиться на воздушном шаре… Но беда в том, что люди, пожившие здесь несколько лет, становятся иными. Кровь в их жилах сменяется питательной смесью и становится холоднее на шесть градусов. Мы ведь не теплокровные млекопитающие, как можно предположить по внешнему виду. Попробуйте мою руку — чувствуете, какая холодная? Нет, это не возраст. Просто черепахи и крокодилы долго живут. Мы тоже бесконечно живем, потому что окружающая температура здесь постоянна. Ты понял?
— И это будет со мной?
— Обязательно будет. И даже вся кровь младенцев тебе не поможет.
При том Леонид Моисеевич недобро усмехнулся.
— Я не хотел бы сам стать таким, — голосом воспитанного мальчика ответил Егор.
— Кошмар, — сказал доктор. — Но еще хуже было испытать страх, овладевший в новогоднюю ночь доктором медицины, профессором Рубинштейном, когда за мной пришли. Я был согласен на все…
Доктор смущенно поморщился и пошел за занавеску посмотреть, как себя чувствует Люська.
Вернулся он через минуту.
— Все в порядке, — сказал он и улыбнулся. Щечки у доктора были в голубых жилках сосудов. — Все в порядке, вы можете соорудить воздушный шар и лететь на нем в Лейпциг, если город Лейпциг существует. Наша беда в том, что за Минском начинается болотный пустырь. Оттуда не возвращаются. Говорят, в тех болотах живут страшные твари, которые пожирают путников.
— Ерунда, — сказал Егор. — Я полечу на воздушном шаре, я пойду в те болота. Честное слово, я много чего смогу, потому что еще хуже для меня остаться здесь.
— У каждого своя судьба. И вашей подруге здесь не место.
— Я все слышу, — сказала из-за занавески Люська. — Откройте занавеску, я видеть хочу.
— Отдыхай, отдыхай, — сказал доктор.
Худая Люськина рука отодвинула занавеску в сторону.
Люська сидела на кушетке. На плечи она плащом накинула простыню, но видно было, что грудь и живот ее перевязаны поперек бинтами, чтобы кровь не текла из бока.
— Ой, — воскликнул Леонид Моисеевич, — вы меня доведете до могилы! Разве можно, девочка моя, в таком состоянии прыгать по кровати? Еще сантиметр в сторону — и вы бы погибли окончательно.
Люську он жалел, боялся за нее, а вот к Егору относился равнодушно. Это было немного обидно, с другой стороны, любовь доктора ему была не нужна. Егору почему-то казалось, и, как выяснилось, ошибочно, что он один здесь одержим желанием убежать, а остальные просто существуют. Ради этого можно пойти на хитрость, потому что этим людям верить нельзя. Отсюда должен быть выход. Потому что любая комната, в которой есть вход, имеет и выход.