Зато начал приносить ко мне ценности. Оказывается, он получал свою долю как член руководства. Например, продали эти стервецы команду из Кашина, ему отстегивается десять или пять процентов. А раза два, он хвастался, его даже брали Туда. Но что Там, он даже мне не говорил. Облизывался, пучил глаза и изображал сома на песке.
Чем ближе подходил срок отправки из Меховска, тем чаще он мечтал вслух, лежа рядом со мной и гладя меня холодными как лед ногами (ненавижу у мужиков ледяные конечности!). Он говорил, что увезет меня в Швейцарию и буду я царицей мира.
Я благодарила как могла, хотя сами понимаете, что мне эта Швейцария, пять Швейцарий, десять Швейцарий! Я должна выручить Витю.
И вот этот стервец Порейко готовился сдать своих мальчиков. Они к нему ходили, называли по имени-отчеству, хоть он и не местный, даже стенгазету делали, как пионеры в лагере! Они — мальчики, у них развитие остановилось.
Когда он сдаст меховцев, то получит половину от платы и еще слетает Туда, на блюдечко, где тоже можно выиграть — только я тогда не знала как.
И ему не было жалко ребят. Он торопил время — скорее бы наступал День.
— А что же ты будешь делать, когда вернешься? — спрашивала я. — Ведь кто-то может спросить, куда делись мальчики.
Вот тут он и начинал мне плести про Швейцарию. И утверждал, что предыдущие председатели местных организаций, которые сдали ветеранов, уже там, в Западной Европе.
За этот месяц приезжал пару раз генерал — готовили переброску. Я уже знала, что это сделают через вагон-холодильник, специально обработанный для переброски, — деталей не знаю и не интересовалась, я вам не Эйнштейн!
И я начала культивировать в Порейке ревность. Он должен был трепетать от мысли о том, как я от него сбегу. А сбегу я немедленно, как он оставит меня одну.
Времени было мало. Уже приезжал генерал. Я обещала генералу свои скромные прелести. Но не здесь — я уже знала весь механизм, запущенный этими работорговцами. Главным для них было одно: никто из проданных на войну ветеранов не должен возвратиться на Землю. Эти гады хотели, чтобы я стала вдовой, не обретя радостей материнства! Нет уж, не выйдет, господа! Вам нужны великие потрясения — а мне всего лишь Витечка.
— Они все забывают, счастливые люди, — исповедовался мне Порейко. — Они не помнят ни своего имени, ни своего прошлого. Они думают, что защищают родину, что за их спинами — родной город.
— А на самом деле?
— На самом деле это вроде стадиона, где бьются гладиаторы, а зрители делают свои ставки…
— Это бесчеловечно!
— Дура! Мы дарим им смысл жизни! Ветераны в нашем Союзе не имеют ничего за душой. В восемнадцать лет их отправили на несправедливые и жестокие войны и научили убивать и бояться мести тех несчастных, которых они обездолили и осиротили. Их сделали трусливыми и равнодушными убийцами. Они живут от пенсии до пенсии, а порой они и пенсии не выслужили, потому что их разыскивает милиция. Они забыли умереть, мы помогаем им — дарим для этой смерти.
— А как же они не догадываются, что воюют сами с собой?
— Они уверены, что воюют с чужими. Тех, их врагов, набирают в другой структуре. Они не то чтобы черномазые, но их везут с юга. Даже если снять маску, наши все равно увидят чужих. В последние годы нам положено было воевать с чернозадыми. Война продолжается. Что чечен, что молдаванин, что душман — все одна сволочь. А у них — вот что смешно! — у них, у душманов — мы их зовем ублюдками, — у них те же легенды и та же страсть защищать свой дом, как и у наших мальчиков. Ведь и там наши местные войны по установлению порядка создали категорию отмороженных и никому не нужных солдатиков. Так что они умирают с чувством выполненного долга и с любовью к ближним. А мы приумножаем свои капиталы…
И тут Порейко начинал хохотать.
Я хотела поглядеть на тех, кто покупает солдатиков. Порейку и генерала время от времени допускали к инопланетному начальству… Впрочем, когда я убедилась, что оба бездельника готовы на все, — я успокоилась. Я попаду туда, где идет война, я отыщу Витечку и верну ему память и любовь. А там мы прорвемся. Прорвемся ли?
Порейко с генералом как-то шутили, а я поняла: у солдат на том свете нет огнестрельного оружия — они должны драться из луков и мечами, как в рыцарском романе. Видно, тамошние хозяева — большие романтики. Я знала, что Одноглазый Джо ходил туда, охранял начальство и брал с собой «ТТ». Ничего, обошлось. А где хранится оружие, я знала.
Главное — попасть туда! Порейко обещал мне зрелище, подобного которому я в жизни не видала. Вот и ладушки.
Подходило время отправляться в путешествие. От нас туда посылали двадцать единиц корма для пушек, и тут появился ты, Гарик. Я не знала — верить тебе или нет. Но в любом случае ты не с ними, ты — я все чувствую, — ты им враг. Значит, я постараюсь тебя защитить — иначе тебя просто уничтожат. Уровень зла в Меховске выше любой человеческой нормы. Я в этом зле купаюсь, как в теплом бассейне, потому что ступила уже за пределы морали. Может, я сложно выражаюсь, но проще не могу.
Конечно, я пыталась узнать, осторожно, аккуратно, под каким именем там существует мой Витечка, но ничего не узнала. Не могла же я показывать Порейке паспортную фотокарточку, на обороте которой написаны в мой адрес слишком теплые слова. Я эту фотокарточку уже всю зацеловала. Но это — мои проблемы.
За день до пересылки приехал генерал, с ним шеф — Рустем, он тоже хотел поучаствовать. Ненавидела я их — безумно. А тут еще они убрали Аркашу. Я его мало знала, но и его смерть легла на их черную совесть. Я до них доберусь! Думаю, Витечка меня поймет.